– Я – Карина Биллен, урожденная Шлипеншухер. Чем обязана?
Дальнейший разговор поверг ее в шок.
– Я думаю, вам известно, что ваш брат погиб? И что я являюсь теперь владельцем этих земель? Последнее подтверждается королевским указом и мечами моей дружины.
– Да.
– Ну, вот и замечательно. Тогда не будем наводить тень на плетень. То, что ваш брат сдох, как собака, меня мало волнует. Если честно, туда ему и дорога – есть за что. Меня интересует другое. Что вы намерены предпринимать дальше?
– Что может предпринять женщина, у которой почти ничего нет?
– Понятно. Значит, собираетесь тихо сидеть здесь? Думаете, вам кто-то позволит этим заниматься?
"Ну, вот и все", – снова подумала Карина. – "Сейчас нас будут убивать". А вслух она сказала:
– Что вы хотите от меня?
– Объясняю диспозицию. Я полностью контролирую Шлипентайн, но не управляю им – у меня просто нет под рукой человека, хорошо разбирающегося в управлении столь крупными землями, и в то же время такого, которому бы я доверял достаточно, чтобы эти земли поручить. Воспитать из своей среды, конечно, можно, но на это уйдет время, а заниматься баронством надо уже сейчас. По здравому размышлению, я решил, что вы мне подходите – у вас сейчас нет ни достаточных сил, ни популярности среди местных, чтобы создать мне хоть какую-то угрозу. С другой стороны, вы должны быть в курсе всего, что необходимо для управления баронством. Кроме того, вы очень боитесь за жизнь сына, а это хорошо. Ну и последнее. Я прошел по деревне. Селяне пытались вас защитить. За плохого владетеля они бы шкурами рисковать не стали. Раз так, вы мне подходите. Сейчас вы с сыном принесете мне вассальную клятву, после чего вы, мадам, едете в замок заниматься хозяйством, а ваш сын едет со мной. Будем его учить, а заодно это избавит вас от разных нехороших идей в будущем.
– Нет.
Предложение было неожиданным, щедрым, но от этого не менее страшным для Карины, чем она боялась.
– Вы не поняли, это не предложение. Это – приказ, так что собирайтесь.
– Нет, я не могу…
– Так, я граф или не граф? Я хозяин этих мест или хрен с горы? Мое слово уже что, ничего не значит? – спьяну Корбин моментально пошел вразнос и стремительно начал заводиться. – Обидеться, что ли?
– Не надо! – тут же откликнулся Прим.
– Хорошо, не буду, – покладисто согласился Корбин. Он вообще сегодня был покладистым – наверное, потому, что его еще не покинуло чувство неловкости. – Ладно, мадам, собирайтесь.
– Я действительно не могу. Альберт не переживет этой поездки. Пожалуйста, оставьте нас в покое – ему и так немного осталось.
– Альберт – это у нас кто?
– Это мой сын.
– Ясно. Ничего, переживет. Собирайтесь, давайте, не надо меня злить.
– Мама, это бесполезно. Все, что ты скажешь о причинах своего отказа, их не интересует, – раздался внезапно от двери детский голос. – Попробуй предложить им что-либо другое.
Голос был детский, но фраза могла принадлежать, скорее, взрослому, кое-что повидавшему в жизни человеку. Корбин медленно повернул голову. Возле дверей стояло кресло на высоких колесах, из тех, в которых обычно возят паралитиков, а в кресле сидел мальчишка. Обычный такой мальчишка, рыжий, только хилый очень.
– Альберт, иди в свою комнату…
– Нет, мадам, лучше пусть он остается, – Корбин встал, подошел к пацану, внимательно посмотрел на него. – Прим, глянь – с ним и вправду что-то не так, или придуривается?
Прим подошел, посмотрел… Для непосвященного это был просто взгляд, но Корбин-то знал, что сейчас Прим внимательно сканирует ребенка, буквально видит его насквозь. Наконец Прим повернулся к Корбину, посмотрел на него устало:
– Травма. Родовая, скорее всего. Поврежден позвоночник и… Впрочем, тебе это неинтересно. Общее состояние крайне плохое. Его мать права – эту зиму ему не пережить, в лучшем случае ему осталось два-три месяца. Если бы вовремя показали хорошему целителю – проблем бы не было, но сейчас…
– У нас не было денег, – в голосе леди Карины ощущалась застарелая боль. – Да и брата боялись – это ведь он…
– Что он? – Корбин внимательно посмотрел на женщину.
– Он меня ударил. Я была беременна, и…
– Сволочь. Что женщин бить нельзя он, конечно, был не в курсе. Хотя, зная его, это и неудивительно, – в обычно бесстрастном голосе Корбина звучали задумчивые нотки. – И что мне с вами теперь делать?
Прим внезапно резко отстранил Корбина, склонился над ребенком. Мальчишка вдруг дернулся и обмяк, а тело его выгнулось дугой. Мать бросилась к нему, но Корбин перехватил ее и держал так минуты две или три, пока Прим не распрямился, устало отдуваясь.
– Ф-фу-у-у… Не волнуйтесь, он ничего не чувствовал. И сейчас не чувствует – я отключил его сознание. Придет в себя через двое суток. Честно говоря, думал, что не получится, но вот…
– Да, ты у нас гений, – безо всякого выражения отозвался Корбин.
– Да, наверное. В общем, технически он сейчас здоров, но на ноги пока не встанет – мышцы практически атрофированы. Необходимо хорошее питание, на первых порах массаж, ну и наблюдение у хорошего целителя, конечно. Думаю, мадам, вам сейчас это не потянуть, хорошие целители стоят дорого… Так что принимайте предложение графа – там вы хотя бы сможете это все обеспечить.
Женщина кивнула, но, похоже, ее мысли были заняты совсем другим. Никогда раньше Корбин не видел у человека таких счастливых глаз.
Уже во дворе, готовя портал в замок и все сильнее мучаясь от накатывающихся приступов головной боли (самогонка давала о себе знать), Корбин притянул к себе Прима и негромко сказал: